К ВОПРОСУ О ТВОРЧЕСКИХ СВЯЗЯХ

С.ЕСЕНИНА И Г.ГЕЙНЕ.

Стало почти традиционным возводить «поэтическую родословную» Есенина, особенно раннего, к крестьянским поэтам, Некрасову и, отчасти, к русским поэтам-романтикам. И это, разумеется, верно, но необходимо вспомнить, что сам Есенин говорил по этому поводу. По воспоминаниям В.Эрлиха, Есенин утверждал, что его учителем является не Некрасов, а Гейне. В.Шершеневич писал, правда, с определенной долей полемичности, что Кусиков нередко заставал поэта с томиком Гейне в руках. Причем Есенин читал на немецком, хотя уверял, что языков не знает. Клюев, в ранние годы имевший большое влияние на Есенина, тоже читал Гейне в подлиннике.  Но чтобы с уверенностью дать ответ на вопрос о влиянии творчества Гейне на Есенина, нужно выявить конкретные признаки взаимодействия. Это мы и хотим сделать в нашей статье. Правда, необходимо сказать сразу, что проследить сходные художественные образы нам не всегда удается из-за невозможности сравнения подлинных текстов Гейне со стихами Есенина. Однако нами были подобраны переводы, существовавшие в то время.

Наверное, самым ярким сходство сюжетов и приемов проявляется в стихотворении Гейне «В мозгу моем пляшут, бегут и шумят…» и поэме Есенина «Черный человек». Нельзя не согласиться с тем, что на создание поэмы повлияли множество источников, как русских, так и зарубежных, но все же совпадения налицо. Проследим сходные линии сюжетной канвы: к поэту, возможно, пьяному, приходит пугающий двойник – пришелец показывает неприглядную жизнь героя – герой возмущается, протестует, хочет избить двойника – незваный гость исчезает, как будто его и не было. Для более наглядной иллюстрации приведем отрывок из произведения Гейне:

Но что за черт! Пока я пью,

Мне кажется, стал я двоиться.

Мне кажется, точно такой же, как я

Пьянчуга напротив садится.

…Чудак утверждает, что он – это я,

Что мы с ним – одно и то же,

Один несчастный больной человек

В бреду на горячечном ложе <…>

Ты лжешь мне, бледная немочь, ты лжешь!

Не смей надо мной глумиться!

Смотри, я здоров и как роза румян,

Я так силен – просто чудо!

И если рассердишь меня, берегись!

Тебе придется худо!

«Дурак!» вздохнул он, плечами пожав,

И это меня взорвало.

Откуда ты взялся, проклятый двойник?

Я начал дубасить нахала.

Но странно, свое второе «я»

Наотмашь я бью кулаками,

А шишки наставляю себе,

Я весь покрыт синяками. (Пер. В.Левика)

Правда, стоит отметить,  что демоническая составляющая поэмы Есенина у Гейне отсутствует, и концовка стихотворения стоит гораздо ближе к другому есенинскому произведению – «Годы молодые с забубенной славой»:

Я грохаюсь об пол и, словно сквозь 

                                                       сон,

Вдруг слышу: «Примочки к затылку

И снова микстуру – по ложке в час,

Пока не кончит бутылку».

…Наклонились надо мной сонные  

                                                       сиделки,

Наклонились и хрипят: «Эх ты,

                                                   златоглавый,

Отравил ты сам себя горькою отравой.

Мы не знаем, твой конец близок ли,

                                                     далек ли, -

Синие твои глаза в кабаках промокли».

Здесь мы видим своеобразное осмысление окончания «удалой», «кабацкой» жизни, но если у Есенина это показано в надрывном, трагическом свете, резко контрастирующем с оптимистической частью стихотворения, то у Гейне и здесь проскальзывает горькая ирония, характерная для большинства его стихотворений. ............