Конфликт поколений в русской литературе
И. И. Мурзак, А. Л. Ястребов.
В одном из программных произведений русской культуры – фонвизинском «Недоросле» – озвучивается идея, присущая многим сатирам и пародиям. «Не хочу учиться, а хочу жениться» традиционно переносится в плоскость критики пошлых патриархальных нравов, но тем не менее представляет интерес с точки зрения конфликта возрастов. Слова Митрофанушки – неокультуренная декларация желания перейти в новый жизненный статус, стать отцом и уже самому поучать, а не быть предметом педагогического насилия. XIX век воспринимает признание героя как лозунг ограниченности взглядов, эмблему «оскотинивания» и в своей категоричности не замечает, что собственный стиль поведения даже хуже, так как исключает какие-либо желания, кроме сеяния просвещения или проповедования влюбленным девушкам западных философий, и то почерпнутых из неважных книжек.
Русский герой не хочет ни учиться, ни жениться. Матримониальные порывы Митрофанушки подвергнуты остракизму, осмеяны, но им взамен ничего не предложено, кроме «русской хандры», разочарования, рефлексии, которые не скрываются, а выплескиваются педагогической энергией героев века.
Заданность сюжетной ситуации – отсутствие у персонажей отца – подразумевает определенный образ их самореализации. Им нужна сцена, подиум, садовая скамейка, водяное общество, бальная зала, дворянские усадьбы, чтобы провозглашать, проповедовать, наставлять, поучать... Осуществляется переструктурирование темы: сын заявляет свои права на отцовские обязанности и так увлекается собственной значимостью, что за пылом полемик, дискуссий забывает о естественности женитьбы и любви: «...Кому ума недоставало...» (Чацкий о женитьбе); «Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел... Что может быть на свете хуже семьи...» (Онегин).
Усеченность коллизии «отцы – дети» в русской литературе имеет особые идейно-эстетические основания. Читатель ничего не знает об отцах Евгения Онегина, Печорина. Сами конфликты романов отрицают возможность присутствия родительского начала. Его несуществование актуализирует мотивы скитальчества Онегина и Алеко, антитезу Евгения и Медного всадника, аллегории петровских, государственных, отечественных устремлений; идею самодостаточности одиночества романтического персонажа, мечтающего о тихом либо действенном счастье.
В «Герое нашего времени» упоминанием княгиней матушки Печорина ограничивается сюжетная информация о семействе, породившем таинственную фигуру разочарованного в жизни человека. Генезис трагического состояния мира в «Герое» восходит к «Думе», а сама структура обвинения в адрес «ошибок отцов» сродни риторическому восклицанию Чацкого «А судьи кто?». Отрицание за кем бы то ни было отцовской функции со стороны молодых ниспровергателей объясняется развитием этико-идеологических ориентаций русской культуры, когда ангажированный соответственно определенным концепциям герой должен быть свободен от догм и иллюстрировать прежде всего самостоятельный философский поиск. Подобная ситуация приводит к тому, что максимально одинокий персонаж предстает псевдосиротой, своеобразным вариантом просветительского найденыша. Но отличен вектор его движения по сюжету, целью становится не идентификация с социальным слоем, а социоразрушающая идея.
Разорванные семейные связи, реликты патриархального мира представлены набором разрозненных родственников (эта тенденция присуща и западному роману). ............