Криницын А.Б.
В современном литературоведении справедливо господствует мнение, что в произведениях Достоевского визуальное восприятие и описание действительности играет куда меньшую роль, чем у его современников-реалистов — скажем, у Толстого или Тургенева. Действительно, романы Достоевского строятся на напряженных диалогах героев между собой, на которые и устремляется все внимание читателя. Все же важнейшие зрительные образы и описания подаются опосредованно – через восприятие героев, с их слов или их глазами. При этом акцент переносится с самого изображения на то, как его воспринимают герои и чем оно для них является. Эта характерная черта художественного мышления Достоевского была точно обрисована К.Мочульским: «Мир природный и вещный не имеет у Достоевского самостоятельного существования; он до конца очеловечен и одухотворен. Обстановка всегда показана в преломлении сознания, как его функция»[1].
Из интерьеров Достоевский подробно обрисовывает только комнаты бедняков или пресловутые «грязные трактиры»[2], а в остальных случаях лишь бегло указывает на богатство или бедность меблировки. В его романах в изобилии можно встретить излюбленные им зарисовки мрачных петербургских улиц, но почти не встречается пейзажей: на все пять больших романов развернутых описаний природы наберется меньше десятка, причем большинство их является героям во сне или дается в их устном описании. При этом многие из них заимствованы Достоевским у других писателей или художников, как, например, фантазия на тему золотого века во сне Ставрогина и в исповеди Версилова, представляющая словесное начертание «Асиса и Галатеи» Клода Лоррена, пейзаж с готическим собором в закатных лучах солнца из «Лавки древностей» Диккенса ("ПК"). В эпилоге "Преступления и наказания" лишь в двух-трех скупых предложениях предстает перед нами панорама необозримой весенней степи. Как воспоминания героев явлены в романах горный швейцарский пейзаж, представлявшийся Мышкину воплощением «пира и хора» жизни, а также картина заката на Острой горе, описанная Хромоножкой в "Бесах". Все эти пейзажи подчеркнуто литературны и являются символической проекцией вовне душевного состояния героев, а иногда даже служа зримым воплощением их идеи. Из живой природы Достоевский выхватывает только отдельные образы (листок, травка, пчелка, лучи заходящего солнца), которые тут метафоризируются героями — осознаются ими как неизъяснимое чудо, в котором, как в капле, отражаются божественная красота и глубинные жизнетворные силы мироздания (в монологах князя Мышкина, Макара. Ивана, Маркела и Зосимы).
Описания внешности героев у Достоевского также строятся иначе, чем психологические портреты, традиционные для критического реализма. Они всегда достаточно схематичны и редко представляются читателю зримо и выпукло. Однако не портрет героя, рисуемый повествователем, но его визуальный образ, сложившийся у других персонажей особо значим в поэтике Достоевского: к примеру, суждение о бесконечной красоте героя (в случае Настасьи Филипповны или Ставрогина), бесконечное доверие, внушаемое его обликом (в случае князя Мышкина или Алеши) или же, наоборот, крайнее отвращение (в случае старика Карамазова), двойственное чувство от лица-маски демонических красавцев (Свидригайлова, Ставрогина, Гани Иволгина, Ламберта) и т. ............
