Мировоззрение Франца Кафки в романе “Замок”
Что же означает “Замок” с его странными событиями, его непостижимой иерархии чиновников, его приступами и коварством, его претензиями (и претензиями вполне обоснованными) на безусловное внимание и безусловное повиновение? Не исключая специального толкования, которое может быть абсолютно верным, но ограниченным по сравнению с беспредельностью вселенной как внутренняя поверхность китайской резьбы по дереву по сравнению с ее внешней оболочкой, — этот “Замок”, к которому К. так и не получил доступа, и непостижимым образом не разу не смог по-настоящему приблизиться, есть именно то, что теологи называют “Божьей милостью” — Божественное провидение, руководительство человеческими судьбами (в деревне), воздействие случайности, таинственных решений, исполнения их и сопротивления им, не заработанная и не заслуженная, тяготеющая над жизнью всех. К. ищет связи с милостью божества, одновременно стараясь укорениться в деревне у подножья замка, он сражается за место работы и проникновение в новую жизненную среду; благодаря выбору профессии и женитьбы хочет укорениться в деревне, хочет как “чужак”, следовательно, с отличной от всех позиции, хочет иначе, чем остальные, добиться того, чтобы также, как самый дюжинный обыватель, без особых усилий и соображений, попасть в замок. “Решающим для этого моего мнения является то, с какой чуткостью Франц Кафка напомнил мне однажды анекдот, который привела племянница Флобера в своей переписке. Он гласит: “Не сожалел ли в свои последние годы он (Флобер), что не избрал жизненной стези обывателя? Я почти могу в это уверовать. Когда думаю о трогательных словах, сорвавшихся как то с его губ, когда мы возвращались домой по берегу Сены; мы навещали моих приятельниц, они разыскивали где-то в толпе своих хорошеньких детишек. “Они правы” (“Они в своем праве”), — сказал он, имея в виду тем самым добрый, почтенный семейный очаг”.
События и образы, мысли и поступки людей в произведениях Кафки связаны между собой чаще всего совершенно алогично, словно видения бредового сна, словно клочья мыслей и представлений шизофреника, которые рождаются то в самых простых, то в очень сложно опосредствованных ассоциациях”.
Ассоциативные представления возникают примерно так. Кто-то вошел в пустую комнату... пусто... пустыня... караван покидает оазис... арабы создали алгебру... учитель математики был маленьким лысым стариком... а молодой кудрявый парикмахер и т. д. и т. п. до бесконечности.
Приведенный выше набор образов и понятий не цитата, а только очень огрубленная схема непосредственно ассоциативного мышления, когда одно представление произвольно, случайно порождает другое. Произведения Кафки построены по сходным, но, разумеется, значительно более сложным схемам.
В целом они напоминают необычайные мозаичные витражи, составленные из очень простых и прозрачных элементов-рисунков, в которых красочные детали — то нежно акварельные, то яростно тропически-сочные, то ядовито рекламно-крикливые — хаотически сочетаются с черно-белыми, грязно-бурыми, серыми, белесыми... И все вместе они образуют причудливые картины, пугающие неестественными, неожиданными сочетаниями простых, обыденных вещей, озаренные откуда-то изнутри либо тревожно мерцающим лиловатым свечением бесконечных сумерек, либо зловещим тускло-багровым, медленно тлеющим заревом неведомых огней. ............
