К вопросу о менталитете сибирской культуры (по материалам демократической публицистики второй половины XIX в.) Н.П. Паршукова, Алтайский государственный университет
    Понятие "менталитет" или "ментальность" распространено сегодня не только в научной среде, но и часто встречается на обыденном, житейском уровне. При всем различии его толкования совершенно ясно, что в менталитете объединяется совокупность понятий, включающая в себя жизненные установки, устойчивые формы поведения, эмоции, настроения, имеющие системообразующий характер для той или иной культуры, другими словами, понятия, ассоциирующиеся с проблемой своеобразия культуры не только на национальном, но и на эпохальном, конфессиональном, классовом и т.п. уровнях.
    Менталитет русской культуры не есть только национально-русский менталитет, это и ментальности межнациональные или наднациональные, т.е. менталитет русской культуры составляет "совокупность культур, сопряженных в единстве цивилизации"[1].
    Российская империя не могла не включать крайнее разнообразие региональных культурных традиций; необъятность территории превращала ее отдельные части, в том числе и огромную Сибирь, в замкнутые культурные организмы, но насколько правомерен вопрос о менталитете сибирской культуры, отличном от менталитета культуры российской?
    В оценке самобытности сибирской культуры отчетливо прослеживаются противоречивые тенденции, корни которых уходят в XIX век. В 50-60-е гг., когда продвижение русских за Урал набирало силы, на страницах периодических изданий широко обсуждались самые разные аспекты колонизации, при этом и правительственные структуры, и либералы, и демократы оказались единодушны в утверждении: "Сибирь - та же Русь"[2]. Наиболее ярко эта позиция была позднее выражена в классическом труде А. Кауфмана, известного исследователя переселенческого дела.
    Он писал, что русские переселения "существенно отличаются от аналогичных движений в Западной Европе, от европейской колонизации заморских стран, которая имеет характер эмиграции, т.е. выхода:, а в России было издревле и остается до сих пор явлением внутреннего быта, имеющим значение простого перехода с одного места жительства на другое"[3].
    Но в 60-е же годы прозвучала и иная точка зрения. А.П. Щапов, профессиональный историк, подробно проанализировав ход, характер, движущие силы колонизации, пришел к выводу о формировании "русско-сибирской народности", которая "значительно отличается от коренного великорусского типа и представляет особенный своеобразный тип, во многих отношениях уступающий великорусскому. В физическом отношении тип этот составляет как бы переход от славяно-русской народности к типу северных инородцев; в психическом - он воспринял в себя также некоторые особенности инородческих племен и утратил многие коренные свойства русской природы. Ум сибиряка по обширности и гибкости уступает коренному, русскому. Эгоизм и стремление к наживе развиты в нем более, чем у великорусов; поэтического чувства у него нет совершенно, его общественные и нравственные понятия большей частью узки, грубы и диковаты, - одним словом, это выродки коренного славяно-русского племени, значительно изменившиеся от неблагоприятных физико-географических и этнологических условий и представляющие относительно немного привлекательных и достойных уважения черт"[4].
    Противопоставляя Сибирь России, пропагандируя необходимость и возможность особого пути развития этого обширного края, авторы и идеологи областнической концепции Н.М. ............